Святой священномученик Михаил иерей, Саратовский память 27 сентября (10 октября)
Часть 1
После бракосочетания с супругой Валентиной Сергеевной (род. 2 февраля 1874 года) 20 октября 1894 года рукоположен во диакона в село Уварово Княгининского уезда (ныне Бутурлинского района), там же был учителем школы грамоты. 19 июня 1897 года рукоположен во священника того же села; с 1897 года проходил должность законоучителя в Уваровской земской школе и должность заведующего и законоучителя школы грамоты в деревне Чернухи.
24 августа 1899 года перемещен к Покровской церкви поселка Кумакского Орского уезда Оренбургской губернии. С 1899 года по 1907 год состоял законоучителем мужской и женской школ того же поселка и заведующим школой Можарского хутора. 4 декабря 1902 года за труды по народному образованию награжден набедренником.
29 марта 1906 года за ревностное исполнение служебных обязанностей и благоповедение преподано ему Архипастырское благословение, а в следующем году награжден бархатной, фиолетового цвета, скуфьей.
С 1907 года о. Михаил служил в Саратовской епархии под началом священномученика Гермогена (Долганёва; †1918), епископа Саратовского и Царицынского, с которым у о. Михаила сложились хорошие отношения. Владыка, видя гомилетический талант 39-летнего иерея, переводит его в город Хвалынск, являвшийся одним из центров старообрядцев, бежавших сюда после перевода в единоверие Иргизских монастырей. Здесь, в черемшанских ущельях, укрывались от губернских чиновников и полиции «ревнители древнего благочестия». 9 сентября он определен на должность Хвалынского Уездного Наблюдателя церковно-приходских школ и школ грамоты, он принял живое участие в организации сиротских приютов-школ. В частности, 26 октября 1907 года о. Михаил совершил освящение новоустроенной церковно-приходской школы в селе Широком Буераке Хвалынского уезда. На следующий день он провел беседу с заведующим школой и учителями «относительно желательных способов преподавания предметов программы церковно-приходской школы». Священнику было поручено также ведение миссионерских чтений и бесед в Казанской соборной церкви Хвалынска по предметам веры православной со старообрядцами.
Спустя три года с марта 1910 года состоял заведующим Подлесинского миссионерского училища. Об этом вспоминал его сын Василий: «Начальное образование я получил в церковно-приходской школе, а потом отец определил меня в миссионерское училище. В этом училище, кроме общеобразовательных предметов, изучения церковного устава, русского раскола, вероисповедания различных сект, особое внимание обращалось на изучение магометанской религии, и для чтения Корана в подлиннике преподавался арабский язык, а для общения с магометанами разговорный татарский язык».
Отец Михаил с сентября 1911 года состоял и исполнял обязанности заведующего и законоучителя во второклассной женской учительской школы. В 1911 году Преосвященным Гермогеном был награжден камилавкой.
В начале 1912 года епископ Гермоген был уволен от присутствия в Св. Синоде во вверенную ему епархию и вскоре за сопротивление небезызвестному Григорию Распутину выслан на покой в Жировицкий Успенский монастырь. Архиерейскую кафедру в Саратове занял епископ Алексий (Дородницын), поставивший себе задачей вычистить из епархии всю «гермогеновщину».
Уже в феврале 1912 года (сразу после рождения четвертого ребенка в семье — дочери Антонины, род. 18 февраля 1912 года), отец Михаил был освобожден от должности наблюдателя и заведующего второклассной школой, а в июне того же года был уволен за штат. Супруга о. Михаила, Валентина Сергеевн, позже рассказывала: «…его лишили места епископ Алексей за его деятельность, и он был некоторое время без места».
Однако, уже 14 сентября того же года о. Михаил был назначен на священническое место к Покровской церкви села Большого Мелика Балашовского уезда. 16 января 1913 году Епископом Алексием он был перемещен в Саратов на священническое место к церкви во имя преподобного Серафима Саровского, стал законоучителем Серафимовской школы и Товарищем Председателя Попечительства, а впоследствии — и фактически руководителем Алексиевского приюта для детей-сирот, только что переданного в непосредственное ведение Серафимовского Церковно-приходского Попечительства.
До прихода о. Михаила приют был «в печальном положении и говорили даже, что приют закроется. Детей было человек 17». От предыдущего заведующего не осталось ничего, кроме долгов. Вскоре положение детей улучшилось. Дети обучались в приютской школе по программе начальных училищ и кроме того, дети старшего отделения обучались миссионерским предметам в пределах программы Закона Божия. В приюте была организована столярная мастерская. Летом дети ежедневно занимались практическими работами в саду и огороде под руководством учительницы и воспитательницы Александры Яковлевны Ивановой. Сам о. Михаил был законоучителем, причем оплаты за труды не получал. К 1918 году количество детей увеличилось почти вдвое.
С 1914 года он читал лекции на духовно-нравственные темы. Принимал участие в работе Саратовского Православного Братства Святого Креста. 28 марта 1916 года за заслуги по духовному ведомству награжден золотым наперсным крестом. В годы Первой мировой войны в саратовских госпиталях удавалось спасти далеко не всех раненых и был выделен определенный участок для военных захоронений. Летом 1916 года священник Михаил Платонов избирается уполномоченным по постройке храма-памятника на братском кладбище в Саратове героям первой мировой войны, но революция помешала этому замыслу.
У отца Михаила было четверо детей. Согласно данным 1917 года, Вера (род. 10 сентября 1895 года) находилась при отце, Петр (род. 25 июня 1897 года) обучался в 4-м классе Саратовской духовной семинарии, Василий (род. 4 апреля 1899 года) обучался в 4-м классе Саратовской духовной семинарии; Антонина (род. 18 февраля 1912 года) находилась при отце.
Активная гражданская позиция отца Михаила Платонова выразилась в том, что он состоял членом «Союза русского народа» (вплоть до его роспуска), который выступал за сохранение исторических устоев России — Православия и Самодержавия; нужно отметить, что вдохновителем и организатором Всероссийского Братского Союза Русского Народа в Саратове был священномученик епископ Гермоген (Долганёв).
После же февральской революции 1917 года отцом Михаилом Платоновым создается православное общество «За Веру», перед выборами в Учредительное собрание оно преобразуется в предвыборный блок «За веру и порядок», целью которого является восстановление православной монархии. Вот его основные положения:
«1) Общество «За веру» учреждается для защиты, укрепления и распространения православия всеми законными и честными средствами.
2) Члены Общества взаимно укрепляют себя в вере, благочестии и христианской любви.
3) Члены Общества обязуются утверждать веру и церковность в своей семье; исполнять в своей жизни Христовы заповеди; по мере сил бороться с неверием; исповедывать и защищать православие среди иноверцев; сообщать Обществу о всех радостных и горестных явлениях в области веры и нравственности; ежедневно читать или слушать Слово Божие и молиться об обращении заблудших».
Вот что говорил сам о. Михаил: «Летом 1917 г. мною было основано об-во "За веру и порядок", в которое кроме меня входили исключительно миряне. Цели общества: защита веры путем обращений в соответственные учреждения, устройство школ, взаимное ознакомление с фактами гонения на церковь, молитва и политическая деятельность, которая выразилась единственно в том, что мы выступили на выборах в учредительное собрание со своим списком, где были выставлены следующие кандидаты: 1) я; 2) протоиерей Ледовский; 3) Миролюбов Александр Павлович; 4) Дьяконов — свящ. Крестовоздвиженской церкви; 5) Гришин Аверьян Спиридонович. После 15 февраля 1918 года собрания общества мною совершенно не созывались». На вопрос допрашивающего его следователя отец Михаил отказался назвать видных деятелей общества «За веру и порядок».
Отец Михаил Платонов участвовал в паломнической поездке в село Корнеевку, Николаевского уезда, Самарской губернии (ныне — Краснопартизанский район Саратовской области) на место явления чудотворных икон Испанской Божией Матери и великомученика Пантелеимона и 31 августа 1917 года во время торжественного всенощного бдения произнес в сельском Покровском храме назидательное слово о прославлении этих икон.
И до и после октябрьского переворота, несмотря на угрозы в свой адрес, в проповедях и беседах отец Михаил открыто обличал безбожную власть. Пожалуй, главным делом жизни отца Михаила Платонова была проповедь. По свидетельству его супруги, он начал заниматься литературными трудами еще в Оренбургской губернии, занимался «в Хвалынске очень мало, потому что ему не было времени для этого. Он был занят служебными делами». В июне 1917 года он публикует первый выпуск своих проповедей «За веру и порядок. Проповеди — отклики на современность». На первой странице находился образ преподобного Серафима Саровского овальной формы с факсимильным воспроизведением подписи преподобного. Выпуск второй — в декабре, и одну проповедь «Народ! помни Бога» публикует в январе 1918 года отдельным оттиском.
После поворотного для России отречения Помазанника Божия Императора Николая II и прихода к власти Временного Правительства во всех епархиях страны возникли бесчисленные церковные общества, комитеты, союзы. Епархиальные съезды, воодушевленные революционными лозунгами, свергали чем-либо неугодивших им правящих архиереев. Понимая силу Церкви и пытаясь ее ослабить, председатель Саратовского Совета рабочих и солдатских депутатов М. И. Васильев-Южин 20 марта 1917 года на общем собрании духовенства Саратова прямо заявил: «…Многим из вас, господа, придется… переродиться, совлечь с себя старого человека. …Чем вы избавите нас от необходимости прибегать к нежелательным мерам воздействия. А мы от этих мер в необходимых случаях не откажемся». Нарождающаяся большевистская власть уже начала показывать свою сатанинскую личину.
Развал в стране повлек за собой епархиальный раскол: викарный епископ Петровский Леонтий (фон Вимпфен; †1919) не ладил с правящим епископом Саратовским Палладием (Добронравовым; †1922), подозревая последнего в том, что он — ставленник Распутина, как и предыдущий епископ Алексий (Дородницын). Епархиальный съезд потребовал от военных властей Саратова подвергнуть аресту епископа Палладия. В итоге — обоих архиереев удалили со своих кафедр. Атмосфера в епархии накалилась и лишь ко второй половине мая несколько нормализовалась, когда правящим архиереем был избран викарный Вольский епископ Досифей (Протопопов; †1942), ставший Саратовским и Царицынским 28 августа 1917 года.
Одним из первых в Саратове отец Михаил Платонов обращает внимание на преследование Православной Церкви в образующемся новом государстве. Одна из его статей так и называется «Гонения на Церковь».
В заключении первого сборника в статье «Какой партии держаться?» отец Михаил дает прямой ответ: «Необходимо прежде всего твердо держаться Божественного Христова учения. Та партия, которая прямо или косвенно отвергает или колеблет учение Божие, такая партия или — языческая или, явно, антихристианская… Повторяю: Ищите прежде Царствия Божия и правды его, и сия вся приложатся вам. Знает Отец Небесный, что мы нуждаемся во всем этом, т.е. в пище, в одежде, знает и даст, — только бы нам не желать лишнего».
Второй сборник, вышедший уже после октябрьского переворота и последний отдельный оттиск проповеди «Народ — помни Бога!», в целом также содержит наряду с чисто религиозно-нравственными проповедями, бесстрашное обличение воинствующего безбожия.
После обращения Святейшего Патриарха Тихона от 19 января (1 февраля), в котором он анафематствовал участников кровавых расправ над невинными людьми — богоборцев, поднявших руки на церковные святыни и на служителей Божиих и призвал совершить по всей стране крестные ходы против Декрета об отделении Церкви от государства, 28 января 1918 года, в воскресенье, в Саратове, как и во многих других городах страны состоялся всенародный крестный ход.
После опубликовании Декрета об отделении Церкви от государства, отец Михаил Платонов принял активное участие в его обсуждении. 2 февраля 1918 года (или, по введенному тогда григорианскому календарю, 15 числа) в 6 часов вечера на квартире ректора Саратовской духовной семинарии архимандрита Бориса (Соколова) состоялось собрание, собранное по инициативе собрания объединенного духовенства и мирян на котором обсуждался вопрос об отделении церкви от государства «с целью уяснить вопрос в связи с изданным декретом Совета Народных Комиссаров».
В 22.30 все присутствующие были задержаны и обысканы уполномоченными членами Исполнительного Комитета Саратовского Совета Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов. Несмотря на то, что было разрешение Исполнительного Комитета Совета Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов на собрание, подписанное секретарем Исполнительного Комитета Д. Цыркиным, датированное 20 января, собрание было объявлено незаконным. Были учинены допросы некоторым присутствовавшим. В результате допроса было постановлено всех задержанных отпустить.
Сохранились два протокола обысков, произведенных на квартирах, присутствовавших на том собрании. У монаха Павла (Кусмарцева) «было найдено и взято несколько бумаг и книг. Было найдено также небольшое количество вишневой настойки в графине». У священника Михаила Платонова 16 февраля 1918 года: «При обыске была найдена монархическая литература, большое количество писем, австрийская винтовка № 8173, без затвора, шапирограф, портреты б[ывшего] царя Ник[олая] II и Ник[олая] Ник[олаевича]. Все выше означенные вещи были взяты в Исп[олнительный] Ком[итет]». Помимо упомянутых сборников отца Михаила, была изъята листовка: «От пастырей г. Казани. Что значит отделение церкви от государства».
В связи с этим было сфабриковано т.н. «Дело саратовского духовенства», которое стали в спешном порядке готовить к судебному разбирательству. 28 февраля 1918 года, «рассмотрев дело о собрании 15/2 февраля с.г., в квартире ректора Семинарии архимандрита Бориса, духовенства "православной" церкви и других религий христианского вероисповедания», Следственная комиссия при Саратовском Революционном Трибунале нашла, что собрание было созвано незаконно.
Было отмечено, что «у священника Платонова, было взято из квартиры три мешка литературы… ее было около пяти-шести пудов… Содержание брошюр: направлено к извращению истин и к прямому возбуждению, к неподчинению Советской власти и к ненависти, и религиозной вражде». В сборниках о. Михаила места, которые, по мнению Следственной комиссии, содержали сопротивление власти, восстановление религиозной ненависти и вражды, были подчеркнуты и взяты в скобки. Кроме того, в конце февраля 1918 года на почте был задержаны два сборника «За веру и Порядок», предназначенные для рассылки «в пяти тючках в количестве 325 экземплярах, что видно из протокола от 1 Марта сего года». Причем отцу Михаилу Платонову заведомо ошибочно приписывались слова, якобы высказанные на этом собрании.
«Рассмотрев настоящее дело следственная комиссия при революционном трибунале нашла, что все поименованные лица подлежат суду Саратовского Революционного Трибунала, а потому постановила: Всех присутствовавших на собрании… [перечисляется 16 человек] привлечь к ответственности за незаконное и неразрешенное собрание, и обсуждение мер борьбы против советской власти российской республики. Кроме того священника Михаила Павловича Платонова привлечь за издательство и распространение литературы, направленной к низвержению советской власти российской республики, к восстанию против власти и антисемитского учения, направленного против еврейской религии, и к погромам. Винтовку и Шапирограф, отобранные у священника Платонова конфисковать».
При обыске были изъяты две части печатного сборника проповедей о. Михаила, приобщенные к делу в качестве вещественных доказательств контрреволюционности, а также его письма к покупателям сборников, из которых видно, что таковыми были, в основном, монастыри. В одном из писем о. Михаил указывает своей целью «борьбу с современным безбожием, вольнодумством и сатанинством».
Сохранился протокол от 1 марта 1918 года, в котором члены следственной Комиссии при Революционном Трибунале постановили все количество сборника «За веру и порядок», изъятое у о. Михаила, сжечь.
Уже 5 марта 1918 года Следственная Комиссия при Революционном Трибунале направила с письмом за № 297 «законченный следственный материал по обвинению Саратовского духовенства в призыве к ниспровержению существующего правления Российской республики». Так было положено начало делу, хранящемуся ныне в двух отдельных папках в Государственном архиве Саратовской области (Ф. Р.-507. Оп. 1. Д. 253 и Д. 255).
Саратовский Революционный Трибунал 3 июня 1918 года с письмом за № 1076 препроводил в Коллегию Обвинителей при Революционном Трибунале «дело за № 6, для дачи заключения о полноте произведенного следствия и составления обвинительного акта, согласно п.п. Б. и Г. ст. 6 Декрета о Революционных Трибуналах; после чего дело без замедления представить в Трибунал».
{mospagebreak title=Житие святого священномученика Михаила: Часть 2}
Часть 2
Однако внезапно юридическая машина большевиков споткнулась о неаккуратность ведения делопроизводства, а конкретно, о разночтение в именах лиц, которых предполагалось осудить. Член Коллегии Обвинителей Саратовского Революционного Трибунала Леонид Игнатьевич Гринь сопровождает дело следующими замечаниями:
«Дело велось с невероятною и непростительною небрежностью, о чем свидетельствует то, что: 1) Некоторые фамилии и до сих пор нельзя считать установленными, как напр[имер] Шлейпниц или иначе. 2) Яксанов в заключении Следствен[ной] Комиссии превратился в Янсона. 3) Шлейпниц, Платонов, Ларунаудз, Алмазов и Орлов так и остались без допроса… На полях приложенной к делу литературы пометок, подобных там находящимся, делать не следует, ибо ниже достоинства членов Следственной Комиссии — вступать в полемику с обвиняемым. 7) Наименование учреждения, в котором мы все имеем честь работать, надо писать правильно, а не так как это сделано в протоколе Марта 1 дня 1918 года, помеченном номером 13…» После снятия необходимых допросов и надлежащего оформления дело рекомендовалось вновь передать в Коллегию Обвинителей Революционного Трибунала.
Однако неожиданно пресловутое «Дело саратовского духовенства», постепенно перераставшее в юридический долгострой, поскольку вся обвинительная часть его строилась на догадках и отсутствии фактологического материала, и, следовательно, была совершенно бездоказательна, получило второе дыхание, к немалой, вероятно, радости воинствующих безбожников.
В начале августа 1918 года в Саратове было получено сообщение о казни богоборцами в ночь на 17 июля 1918 года семьи последнего Российского Императора. 4 августа после совершения Божественной Литургии в Свято-Серафимовском храме настоятель, священник Михаил Платонов, совершил краткое молитвенное поминовение убиенного Помазанника Божия и сказал слово о гонениях на веру. Присутствовавшие за богослужением не смогли сдержать своих слез. Естественно, что столь выдающаяся «контрреволюционная акция» не могла не привлечь внимания гонителей.
7 августа в «Известиях Саратовского Совета» появилась статья «Проповедь святого отца», которая заканчивалась призывом к Губернской Чрезвычайной Комиссии обратить внимание на это «безобразие» и «принять соответствующие меры».
На следующий день, 8 августа, Следственная Комиссия Саратовского Революционного Трибунала направила письмо за № 1870 в Чрезвычайную Комиссию по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем, в котором просит: «Сообщить известно ли Вам, что священник Серафимовской церкви, Платонов, служил молебен и рассказывал проповедь о Николае 2-м и какие меры приняты Вами по отношению к нему. Если Вы его арестовали, то просим прислать в н/Комиссию всю переписку о нем, так как в н/Комиссии находится прежнее дело, по обвинению названного Платонова в погромной агитации и распространении погромной литературы, если же Вами до сего времени не принимались еще никакие меры, то н/Комиссия предлагает Вам немедленно арестовать Платонова и препроводить в н/Комиссию вместе с перепиской о нем».
На следующий день письмо было получено и, после выяснения того обстоятельства, что арестован отец Михаил еще не был, заведующий отделом поставил следующую резолюцию: «Принять меры к установлению факта служения молебна за Романова Николая и если да, то задержать».
Сохранилось второе письмо уже от 18 августа, т.е. спустя десять дней, но, что удивительно, за тем же № 1870, которое дословно повторяет предыдущее, только подписанты были другие и резолюций на нем никаких нет.
После этого «гражданину Михаилу Павловичу Платонову», проживавшему на углу улиц Горной и Казарменной (где и находится Серафимовская церковь), была направлена повестка от Следственной Комиссии при Саратовском Революционном Трибунале. В ней отец Михаил вызывался в помещение Комиссии, находившееся в здании бывшего Окружного Суда на Московской улице (угол Никольской (ныне — им. А. Н. Радищева) улицы, 3-й подъезд, 3-й этаж), к часу дня 23 августа 1918 г. для допроса в качестве обвиняемого по делу Саратовского духовенства (№ 6/71). В принятии повестки расписалась дочь Вера Платонова.
Священник Михаил Платонов был допрошен в пятницу 23 августа 1918 года в час дня (а также по одному источнику и на следующий день 24 августа) и, отвечая на поставленные вопросы, показал следующее:
«По поводу расстрела Николая II мною была произнесена проповедь следующего содержания: Прошел слух о расстреле бывшего императора. Слух этот не только не опровергается, но одобряется Советской властью, следовательно, это факт. Николай Александрович расстрелян без суда и следствия и без народного ведома. Как относиться к этому убийству по указанию Библии? После этого мною был прочитан рассказ амоликитянина об убийстве царя Саула из Библии: Книга Царств глава [первая], а также были приведены слова из Библии: "не прикасайтесь к помазанникам моим". Закончена была проповедь возглашением вечной памяти о бывшем царе Николае Александровиче; особая панихида мною не служилась. Хотя я сознавал и сознаю что моя литературная и проповедническая деятельность приносит вред Советской власти, но, ставя выше всего интересы православной церкви, я считал своим долгом в защиту ее выступать против ее гонителей. Вся издаваемая мною литературы печаталась в типографии союза печатного дела. Назвать видных деятелей о-ва «За веру и порядок» я отказываюсь». Причем заметно, что последнее предложение текста допроса вписано чуть позднее подписи о. Михаила.
24 августа о. Михаил был арестован Районным Штабом Революционной Охраны. Следственная Комиссия Саратовского Революционного Трибунала поручила начальнику губернской тюрьмы заключить его под стражу, в тюрьме, зачислив его содержанием за Комиссией.
Сохранилась записка от 26 августа отца Михаила к супруге, просмотренная в тюрьме (на письме стоит соответствующий штамп). Она характеризует стремление отца Михаила и в узилище не расставаться со Священным Писанием и книгами апологетического содержания (с большой долей уверенности можно предположить, что и в тюремной камере о. Михаил не оставлял своего миссионерского труда), его смиренное отношение к происходящему и желание успокоить осиротевшую паству: «Дорогая Валентина. Пришли мне, пожалуйста, Библию — мал[ого] формата, катихиз[ис], Оружие правды Варжанск[ого], книгу «О спасении» Арх[иепископа] Сергия [Страгородского].
Из одежды — полукафт[анье] чистое, белье, зубн[ую] щетку. Будьте спокойны. Пусть буд[ут] спокойны и прихожане. Никаких ходатайств не возбуждайте.
Будь здорова. Целую всех. Сегодня мною подписан следственный протокол».
На следующий день после ареста в воскресенье 25/12 августа в 14 часов после Божественной Литургии, совершенной благочинным 3-го округа церквей г. Саратова священником Константином Соловьевым, состоялось общее приходское собрание Саратовской Серафимовской церкви, которое: «выслушав с глубоким прискорбием об аресте и заключении в тюрьму дорогого и любимого всеми ревностного пастыря Церкви о. Михаила Платонова, единогласно постановило: 1) заявить пред начальством, что священник о. Михаил Платонов никогда контр-революционером не был и не состоит. От лица всего прихода заявить, что о. Платонов по своей пастырской деятельности известен, как ревностный служитель Христовой Церкви, поучающий с церковного амвона Слову Божию и назидающий нравственной жизни. Никто из прихожан и никогда от о. Платонова о политических делах его суждения не слыхал; 2) ходатайствовать пред кем следует (пред Следственной Революционной Комиссией) о взятии на поруки коллектива верующих Саратовского Серафимовского прихода о. Платонова и 3) Уполномочить для надлежащего заявления и возбуждения ходатайства об отпуске о. Платонова на поруки прихожан-граждан: Ивана Павловича Всемирнова, Михаила Афанасьевича Антонова и Зота Петрова Казарова».
В этот же день 25 августа Следственной Комиссией был допрошен ктитор Серафимовской церкви ломовой извозчик Иван Павлович Всемирнов, который подтвердил, что: «В своих проповедях свящ. Платонов указывал на гонения, которые сейчас испытывает церковь, призывает к молитве и покаянию. Политические темы в проповедях никогда не затрагиваются. Листовки и воззвания иногда раздаются на паперти приютскими мальчиками, после богослужения…»
31 мая 1918 года, после упразднения Саратовской Духовной Консистории и Епископского Совета, был образован Саратовский Епархиальный Совет. Епархиальное Собрание клира и мирян Саратовской епархии, под председательством Преосвященнейшего Германа, Епископа Вольского «согласно постановления Святейшего Патриарха, Св. Синода и Высшего церковного Совета Православной Российской Церкви, от 21 февраля 6 марта 1918 г. за № 31 — о введении в действие новых органов Епархиального управления, закрытою подачею голосов производило избрание на 6 лет (1918–1923 г.г.) пяти штатных членов Саратовского Епархиального Совета, при чем по большинству голосов оказались избранными: Председатель церковно-епархиального Совета, Протоиерей о. Алексий Хитров, священник села Дорофеевки, Саратовского уезда, о. Николай Докторов, и Член Саратовской Духовной Консистории Протоиерей о. Евгений Шкенев и от мирян — Секретарь Саратовской Духовной Консистории Петр Львов и преподаватель Аткарского реального училища Евгений Аниров».
Епархиальный Совет во главе со своим председателем протоиереем Алексием Хитровым с благословения епископа Германа постановил временно прекратить совершение богослужений в Серафимовском храме: «1) Поручить Члену Епарх[иального] Совета П. П. Львову выяснить в Главн[ом] революц[ионном] Штабе причины ареста о. Платонова и способы по его освобождению. 2) Исправление треб, кроме соверш[ения] богослужений в храме, Серафимовского прихода, поручить причту Крестовоздвиженской (Казачьей) церкви».
Это решение объясняется, во многом, разрешением Священного Собора на подобные действия в экстренных случаях попущения насилия над членами приходского клира, которые были нередки по всей стране. Причем эта мера не была чем-то неслыханным в русской церковной истории: достаточно вспомнить преп. Сергия Радонежского, «затворившего все церкви в Нижнем», чтобы вынудить рассорившихся нижегородских князей примириться между собой и покориться московскому Великому Князю.
29 августа 1918 года на имя Его Преосвященства, Преосвященнейшего Германа Епископа Вольского, викария Саратовской епархии от прихожан Серафимовской г. Саратова церкви было написано прошение, заверенное 14 подписями:
«Мы нижеподписавшиеся прихожане Серафимовской церкви покорнейше просим Ваше Преосвященство разрешить совершать Богослужения в нашем храме назначив временно священнослужителя по Вашему усмотрению».
Резолюция епископа Германа за № 3307 от 30 августа 1918 года была следующая: «Приходу Серафимовской церкви необходимо принять все меры к освобождению своего пастыря. Если пастырь не жалеет себя ради паствы, то и паства должна самоотверженно защищать своего духовного отца. В просьбе командировать временного священника отказать. Е. Герман». 4 сентября 1918 года было приказано «резолюцию объявить прихожанам чрез благочинного».
Необходимо отметить, что за несколько месяцев до этого, 28 февраля / 13 марта 1918 года, было постановление объединенного комитета духовенства и мирян о том, что «в случае ареста священников, немедленно по набату в колокол или путем иного либо оповещения весь приход должен собраться около своего храма и если будет возможность, взять святые иконы и итти крестным ходом к преосвященному и с ним в Исполнительный Комитет Совета Р. и С. Д., от которого настойчиво требовать возвращения имущества, освобождения арестованных и полного невмешательства в церковные дела гражданской власти, чтобы не нарушалось мирное течение жизни святой церкви». Владыка Герман следовал этому постановлению, стремясь к большей активизации Серафимовского прихода.
7 сентября состоялось общее церковноприходское собрание Серафимовской церкви, где выступил благочинный 3 округа гор. Саратова «о заключении… о. Михаила Павловича Платонова следственную Трибунальную гор. Саратова комиссию по обвинению его в контрреволюционных выступлениях выразившихся в соорганизации политической партии «За веру и порядок», в Саратовскую Губернскую Тюрьму, где он находится и по настоящее время — детально обсудили это событие и по обсуждению такового единогласно постановили: вполне признав что наш приходской священник Михаил Платонов никогда и ни где не проявлял контрреволюционных выступлений и все его поучения и проповеди в Церкви всецело основаны на евангельском учении о любви и мире всего человечества. Кроме того отсутствие такого пастыря, как О. Платонов удручающе действует на нас прихожан Серафимовской Церкви, а потому избрав 3-х лиц из нашего прихода поручив им ходатайствовать пред надлежащими властями Революционного Трибунала впредь до суда над О. Михаилом Платоновым освободить его на поруки Коллектива прихожан Серафимовской Церкви. Избранными лицами оказались Михаил Афанасьевич Антипов, церковный староста Серафимовской церкви Иван Павлович Всемирнов и Зот Петрович Казаров».
В тот же день в ответ на ходатайство прихода последовала резолюция № 3396: «Священник В. Добросовестный временно командируется в Серафимовскую церковь впредь до освобождения о. М. Платонова с правом получать половинную часть дохода. Е. Герман».
После допроса 8 сентября благочинного священника Константина Соловьева Следственная комиссия принялась активно разрабатывать тему провокации со стороны духовенства, направленную на дискредитацию Советской власти. Нужно учитывать также и то, что 5 сентября 1918 года по всей стране Советом Народных Комиссаров был объявлен «красный террор», направленный против всех потенциальных врагов их власти и руководствовавшийся не доказательствами вины, а «классовым чутьем».
В середине сентября 1918 года в Саратов прибыл Председатель Реввоенсовета РСФСР Л. Д. Троцкий. По случаю его приезда Саратовский исполком постановил разрушить памятник Императору Александру II Освободителю, находившийся возле Александро-Невского кафедрального собора (взорван позднее — в 30-х годах). Ознакомившись с положением дел, Троцкий высказал местному руководству недовольство тем, что революционные изменения идут недостаточно активно, особо подчеркнув, что до сих пор не подорвано влияние Церкви. Стремясь угодить вождю, Председатель Саратовского губисполкома В. П. Антонов-Саратовский обещал провести показательный «процесс над попами», приказав арестовать весь Епархиальный Совет и предать его революционному трибуналу.
Постановлением от 16 сентября 1918 года «Следственная Комиссия Саратовского Революционного Трибунала рассмотрев следственный материал по делу о литературной и проповеднической деятельности священника ПЛАТОНОВА о закрытии Серафимовской церкви после его ареста и определив подсудность дела Революционному Трибуналу, а также определив, что в нем имеются достаточные признаки преступления для привлечения к ответственности и предъявления обвинения:
1) Священнику Платонову Михаилу Павловичу в том, что он писал и распространял литературу и произносил проповеди направленные к восстановлению населения против Советской власти и возбуждению национальной розни.
2) Епископу Герману, Протоиерею Хитрову Алексею Матвеевичу, священнику Докторову Николаю Семеновичу, священнику Шкеневу Евгению Николаевичу, Львову Петру Петровичу и Анирову Евгению Николаевичу в запрещении богослужения в Серафимовской церкви с целью вызвать на религиозной почве выступление против Советской власти и последних пятерых в даче ложных показаний Следственной Комиссии, что указывает на явный признак нарушения справедливого трудового порядка.
Комиссия постановила: привлечь вышеуказанных граждан в качестве обвиняемых, поручить члену Следственной Комиссии тов. Хацкелевичу приступить к производству предварительного следствия.
Мерой пресечения способов уклонения от суда и следствия избрать содержание названных граждан под арестом».
Того же числа Следственная Комиссия Саратовского Революционного Трибунала направила письмо за № 2245 в Уголовно-Розыскную милицию г. Саратова с просьбой арестовать и препроводить в тюрьму Владыку Германа и членов Совета. Что и было сделано по одним данным уже 16, а по другим 17 числа.
А через два дня 18 сентября Следственная комиссия постановила освободить священника Платонова до суда. Отец Михаил расписался на этом постановлении: «Обязуюсь без согласия судебных властей из Саратова никуда не отлучаться, явиться по первому требованию этих властей и в своей проповеднической и литературной деятельности ограничиться исключительно религиозными темами. Священник Михаил Платонов».
22 сентября в газете «Известия Саратовского Совета» появилась новая статья под заголовком «Провокация попов», в которой глумливо и заведомо ложно, причем еще до суда, освещалось дело о. Михаила Платонова и Епархиального Совета. Достаточно привести несколько цитат: «арест священника Платонова был произведен, во избежание дальнейшей его агитации, священник М. Платонов является видной фигурой в черносотенном мире. Поддерживаемый морально и, надо полагать, материально со стороны высшего духовенства, он свою деятельность развивал постепенно. Имея склад погромной литературы, приведенной из Казани и других пунктов, он этим не ограничился. Какими-то путями ему удалось отпечатать пять брошюр и в Саратове… Священник М. Платонов — типичный невежа — поп являясь демагогом среди экзальтированной толпы выживших из ума старух и «обездоленных» мелких и крупных лавочников, стремился создать ядро для планомерной борьбы «за веру и порядок»…
…Все говорит за то, что все действия епарх. советом и епископом Германом производились с определенными намерениями вызвать возбуждение среди прихожан. Скоро такое возбуждение среди прихожан наросло, т.к. повсюду распространялись ложные сведения, что богослужения в серафимовской церкви «большевиками» запрещены и что они же закрыли своей властью церковь».
28 сентября 1918 года был составлен Обвинительный Акт по делу граждан Платонова Михаила Павловича, Косолапова Николая Васильевича, Хитрова Алексея Матвеевича, Анирова Евгения Николаевича, Шкенева Евгения Николаевича, Докторова Николая Семеновича и Львова Петра Петровича.
29 сентября 1918 года в Следственную комиссию поступает объемный донос Председателя Общества Церковного Возрождения, священника Димитрия Крылова, который представил «…отзыв свой о литературно-общественной деятельности священника Серафимовской церкви о. М. Платонова и об отношении к его делу в Комиссии Саратовского Епархиального Совета». Этот документ, а также выступление о. Крылова на судебных заседаниях сыграли поистине роковую роль в обвинении Епископа Германа и священника Михаила Платонова. После процесса над епископом Германом о. Димитрий Крылов некоторое время служил в Серафимовской церкви (т.е. на том самом месте, где ранее служил о. Михаил Платонов), но затем со скандалом, из-за потасовки в алтаре, указом епископа Саратовского и Петровского Досифея ему «запрещается священнослужение в пределах Саратовской епархии»; он уезжает из Саратова и состоит настоятелем разных церквей в разных городах Союза. В 1922 году официально уклонился в обновленческий раскол, где снискал себе сан «архиепископа» и «прославился» нетрезвым и крайне соблазнительным поведением.
{mospagebreak title=Житие святого священномученика Михаила: Часть 3}
Часть 3
Публичный суд по делу «по обвинению свящ. Платонова, Хитрова и др. в агитации против Советской власти среди населения» был назначен на 5 октября 1918 года на 10 часов. Большую часть из 1096 человек, присутствовавших на процессе, составляли члены профсоюзов, служащие советских учреждений, партийные работники (подавляющее число — коммунисты), рабочие и солдаты, «интел. труженники», обыватели и учащиеся, было 23 представителя духовного сословия, и еще 15 человек представляли Серафимовский приход.
В фондах Саратовского областного музея краеведения сохранилась большого формата фотография, сделанная, вероятно, в самом начале заседания суда, т.е. в 10 часов 5 октября 1918 года, с балкона в Большом зале Саратовской консерватории, в котором проходило заседание. Поскольку большинство лиц повернуто к объективу фотокамеры, можно вглядеться в глаза и будущих жертв «красного террора», и их палачей, и зрителей этого, еще невиданного по тем временам, действа — первого в России публичного процесса над духовенством. Это фотография «саратовского Лифостротона», где было, подобно свершившемуся почти две тысячи лет назад, заявлено что «нет у нас царя, кроме кесаря» (Ин. 19, 15), и на консерваторских подмостках которого в пределах нашей губернии беспрепятственно начались гонения на Церковь Христову. Судебные заседания проходили в том же самом помещении, где почти за год до этого, в ночь с 26 на 27 октября 1917 года, была провозглашена Советская власть в Саратове.
О характере этого судилища можно судить по речи, произнесенной обвинителем тов. Гринем: «<…>Религия является питомником всех морально искалеченных людей. Все робкие, все забытые и запуганные часто обращаются к религии и ищут в ней утешений и успокоения. И вот, если религия служила убежищем только слабых, то нам, которые понимают, что строителями жизни, хозяевами жизни являются не слабонервные искалеченные люди, а здоровые труженики — нам можно отмахнуться от религии как от ненужного балласта, задерживающего ход человеческого развития и освобождения. Дело в том, что религия использована, как орудие эксплуатации и порабощения народных масс… …Эти господа… являются в действительности ни чем иным, как самым худшими слугами разбитого нами строя. Были они чиновниками власти светской, так чиновниками и остались. <…>
Мы являемся, по сравнению с французскими революционерами, достаточно мягкотелыми и чересчур снисходительно относимся к них до сих пор. Не пора ли нам встать на настоящую революционную точку, — тем более, что все, что мы наблюдаем — мы везде видим, какую роль играют эти господа в контр-революции. Пора взяться вплотную за это дело. Тем более, что мы в настоящий момент живем в период красного террора. При настоящих условиях этот красный террор является, не громозвучной фразой, а это целая система, которая будет проводиться в железной настойчивостью, в силу крайней необходимости… Наше славянское добродушие сделало уж то, что мы потеряли очень многих хороших работников. А у нас ведь, их немного. Мы идем в одиночку — и работники у нас на перечет. А у нас их вырывают: у нас чуть не вырвали Ленина. Довольно нам быть тряпочниками. Ведь мы называем себя революционерами. Я думаю, что мы не будем тряпочниками, а настоящими сынами революции. Вынесете им смертный приговор».
Обвинитель тов. Васильченко заявил: «Нам советское духовенство, конечно, не нужно. Процесс моления, отслуживание литургии — все это может быть кому нибудь и нужно, но не нашей государственной власти, коленопреклонения для Советской власти не нужно. Для Советской власти небо — пустое место».
Священник Михаил Платонов защищал на процессе себя сам, отказавшись от защитника. Отвечая своим обвинителям, которые, фактически, уже осудили его на смерть, он заявил: «…Второй обвинитель указал, что я вчера очень извертывался по вопросу, как я смотрю на Советскую власть. Я и сейчас повторяю что вчера говорил: в первые дни после октябрьского переворота я Советскую власть считал безусловно незаконной, ибо тогда было что-то в роде чехарды. Когда она установилась, я считался и считаюсь с ней, как с фактом — и считал должным слушаться и повиноваться ей, посколько она не нарушила моих религиозных убеждений и не требовала, что моя совесть религиозная была подавлена. Так я говорю и сейчас. Обвинителю кажется неприемлемым: признавать всякую власть. А вдруг она окажется в руках людей совершенно негодных грабителей, воров и т.д. Я и такую власть признаю, подобно тому, как деньги, например, находятся они в руках тех или иных людей — они остаются деньгами и ко мне это не относится… (несколько слов не слышно) так я говорил. И вообще обвинитель напрасно говорит, что я приветствую якобы Советскую власть и готов с ней целоваться. Я этого не говорил. Целоваться с Советской властью я не думаю, но признаю ее, как факт и считаю, что я обязан ей подчиняться и повиноваться. Налагает она на меня налоги — я плачу, вызывает в суд — я иду, приходят с обыском — я не противлюсь, а представляю все для осмотра: я не протестую против этого. Но я протестую, когда нарушаются мои христианские права и обязанности. Если бы, например, Советская власть, вместо евангелия Христова, ввела новое евангелие, где говорится «несчастные», вместо «блаженны» — тогда я не соглашусь на это. Пусть меня как ни назовут, что хотят сделают — я этого не послушаюсь. Если же это евангелие, как Христово — тогда в ножки поклонюсь. Затем обвинитель очень раздосадован тем, что я очень спокойно вел вчера себя здесь, что мне предъявляются такие то обвинения и я так спокоен, высказываю свои монархические убеждения. Очевидно, он хочет сказать: ничего этого нет, мол, и это только хотят показать. Но товарищи, я и сейчас спокоен, хотя вы и вынесете мне смертный приговор: разве я сказал, что небо пусто. Я верю, что небо не пусто, что там есть жизнь — и я не верю в смерть. Если вы меня убьете — я буду жить. Если вы говорите, что наука и религия есть что-то противоречивое, — я говорю — нет. Я религию признаю и верю ей на основании науки и разума. <…>
Тот обвинитель, который мне приписывал возмущение народных масс — такое обвинение считаю несправедливым. И вообще в пределах обвинительного акта, считаю себя не виновным. Покаяться мне в том, что я возмущаю народные массы против Советского Правительства — я не могу, потому что нет никакого возмущения, нет возмущенных и нет свидетелей. По этому я считаю себя в возводимом на меня преступлении не виноватым. Больше ничего не могу сказать».
6 октября 1918 года дня по делу был вынесен приговор: «Саратовский Революционный Трибунал… ПРИЗНАЛ: по отношению Платонова обвинение, предъявлено ему, в возмущении масс против существующего правительства, как в обыденной, так и в литературной деятельности, доказанным, приговорил: гр. Платонова Михаила Павловича к расстрелу. Приговор привести в исполнение через две недели, каковой срок предоставляется право для кассации». Епископа Германа и протоиерея Алексия Хитрова приговорили к тюремному заключению на 15 лет с применением общественных работ, остальных обвиняемых освободили в зале суда, условно осудив на десять лет каждого.
Приговор был кассирован в установленном порядке, и епископ Герман, отец Михаил Платонов и отец Алексий Хитров от наказания были освобождены и стали содержаться в тюрьме «за Трибуналом».
Публичное судилище саратовского духовенства и мирян и суровый приговор настоятелю Серафимовской церкви священнику Михаилу Платонову, Епископу Вольскому Герману и председателю Епархиального Совета протоиерею Алексию Хитрову подняли волну возмущения в Саратовской епархии. Считая, что в лице невиновных людей, предстоятелей саратовской паствы, была наказана вся епархия, вся Церковь, прихожане и духовенство храмов Саратова и Вольска начали сбор подписей за отмену приговора и пересмотр дела.
Под этими воззваниями было собрано около 10 тысяч (!) подписей саратовских христиан, подлинники которых ныне хранятся в Государственном архиве Саратовской области (в деле Ф. Р.-507. Оп. 1. Д. 253).
Эти подписи были направлены в Москву, в Совет Народных Комиссаров, копии в Совет Саратовских Губернских Комиссаров и Комиссару юстиции в г. Саратове.
Некто Дмитрий Дмитриевич Иванченко 20 октября был в тюрьме и разговаривал со священником Михаилом Платоновым, о чем затем написал рапорт, в котором привел ответы о. Михаила на интересующие следствие вопросы:
«— Может быть Вас оправдают или сошлют куда-нибудь, — сказал я, когда речь зашла о кассации.
— Я очень желал бы и просил бы, — ответил Платонов, — заменить присужденную мне смертную казнь высылкой из Российской Республики в какое угодно место и даже в другое государство…
— Я объяснил, что от жителей подано прошение за подписью более, кажется, 10.000 человек, об отмене приговора, а затем спросил: если это прошение и кассация будут иметь успех и Платонов окажется на свободе, то как будет вести себя.
— Я твердо и навсегда решил, если буду свободен, никаких ни литературных, ни словесных выступлений не делать и никаких панихид по Николае Романове не служить, а вести только духовную жизнь, совершенно не касаясь политики, — ответил Платонов тихо, но убежденно, так что в голосе его слышалось действительное желание и намерение».
5 декабря Кассационный Отдел при Всероссийском Центральном Исполнительном Комитете Советов Рабочих, Красноармейских, Крестьянских и Казачьих Депутатов отменил приговор трибунала из-за допущенных в ходе суда нарушений, лишающих приговор силы судебного решения, и передал дело на вторичное рассмотрение в том же Трибунал в ином законном составе.
В Саратовском Совете Рабочих, Крестьянских и Красноармейских депутатов никак не ожидали такого поворота событий, были немало раздосадованы, что процесс над духовенством, который должен был стать разгромным для авторитета саратовской Церкви, не нашел поддержки в народе, вставшего стеной на защиту своих невинно осужденных пастырей и добившегося отмены приговора.
20 декабря ревтрибунал применил амнистию к Владыке Герману и протоиерею Алексию, которые вышли на свободу; отец Михаил остался под стражей. Но 21 декабря Саратовский Комиссар юстиции отменил постановление об амнистии Владыки Германа и протоиерея А. Хитрова, так как «амнистия может быть применена лишь к осужденным, дело же Германа и др. еще не разбиралось (после кассации приговора)».
28 декабря 1918 года в 10 часов утра открылось судебное публичное заседание Саратовского Революционного Трибунала, но из-за неявки ряда свидетелей дело было отложено. Впоследствии выяснилось, что неявившимся свидетелям даже не были вручены повестки, и последнее судебное разбирательство было назначено на 10 часов утра 10 января 1919 года.
В газетной статье, опубликованной в «Известиях Саратовского Совета» и посвященной пересмотру дела о. Михаила, содержится циничный абзац: «На разбор дела 28-го декабря публика сходилась туго, зал трибунала на половину пустовал. Среди мужчин преобладали поповские рясы. Очевидно, интерес к участи своих "пастырей" упал у их пасомых настолько, что для них теперь личности попов и архиерея являются безразличными даже после приговора о расстреле. Не удалось духовенству и черной сотне представить попавших на скамью подсудимых своих активных врагов советской власти мучениками за идею даже в этом положении».
Как свидетельствует стенографический отчет, 10 января 1919 года председатель Трибунала Павлов обратился к подсудимым с вопросом, признают ли они себя виновными, на что священник Михаил Платонов, Владыка Герман и протоиерей Алексий Хитров ответили отрицательно.
Священномученик Михаил был допрошен в 10 часов утра 11 января. Вот фрагменты его показаний: «Мне ставят в упрек и говорят — зачем я занимаюсь политикой? Но я касался политики только тогда, когда политики касалась веры. <…> Когда вера, т. е. церковь, была вместе с государством, неотделима — тогда христианское государство почти отождествлялось с церковью — и признавалась необходимой защита веры, как известной нравственной силы. А когда как сейчас, церковь отделена от государства, тогда поднимать оружие в защиту веры считаю не допустимым, ибо сама вера ни в какой защите оружием не допускается».
В конце заседания было предоставлено последнее слово святому Михаилу. Представляем читателям эти строчки, словно позаимствованные из древних мученических актов: «Один из Обвинителей сказал: "настал час суда". Вернее, настал час мести. Обвинитель предлагает мстить нам — "этой черной тройке". Наказание, к которому они нас присуждают — является местью. За что же мне хотят мстить? За то, что я стоял за те религиозно-нравственные основы жизни, которые я печатал в воззваниях и выпусках? <…>
По житейскому рассуждению, я к смерти готов, и если меня страшит смерть, то исключительно потому, что я не чувствую себя подготовленным переселиться туда, куда так великодушно отправляет меня обвинение. <…> Они считают религию предрассудком, а меня считают эксплуататором этой темной, невежественной массы; что мы пользуемся этими предрассудками в своих интересах. Но этого предрассудка я держусь всем сердцем и всею душою своею. И это дает мне полную смелость смотреть прямо в глаза, никого не боясь, ничего не страшась. <…>
Их обвинения есть фантазия — и фантазия злостная. Ибо меня судят за то — и суд такой есть месть. Мстите тов. Судьи. Я умру без протеста. Я заявляю искреннейшим образом: меня обвиняют, как антисемита; первоначально меня за это отправили в тюрьму — и потом уже было сказано, что действительно евреи в революции играли особенную роль. И в революционном движении вообще, и в частности, в отношении внутреннего управления. Но клянусь Господом Богом, я никогда не призывал народ к погромам. Мало того, я просил: если вы увидите, что евреи причиняют вред — храни вас Бог пачкать свои руки в еврейской крови. Я не призываю и не призывал никогда к насилию. <…>
Тов. Гринь говорил, что церковная история полна гадости, ужасов и приводит папство. Я папство защищать не буду, но буду защищать православную церковь. Пусть укажет обвинитель, когда она распространяла православную веру с оружием в руках? <…>
И тов. Косицкий, который приговаривает меня к смертной казни, и другой товарищ, который также отправляет меня на тот свет — я умру и вы умрете. Как бы вы не защищались — но нужно быть совершенным дураком, чтобы сказать, что я защищаю свою персону, свой карман, свое имущество. Тут много бы еще я мог сказать. Но собственно, это сравнительно маловажные замечания. И я кончаю. Представляю вам полную свободу в отношении приговора. Но я полагал бы, чтобы Суд ваш был бы Судом, но не местью. Судите — но не мстите, вот о чем только я прошу вас».
После двухчасового совещания был объявлен следующий приговор: «По отношению Платонова обвинение предъявленное ему в возмущении масс против существующего Правительства как в обыденной так и литературной деятельности доказанным приговорил: Гражданина Платонова Михаила Павловича к тюремному заключению на двадцать лет с применением общественных работ. По отношению же к Косолапову факт инсценировки запрещения богослужения в Серафимовской церкви Советской властью доказанным и приговорил: к тюремному заключению на пятнадцать лет с принудительными работами. По отношению же к Хитрову Алексею как пассивному соучастнику деяния вышеуказанного приговорил гражданина Хитрова к условному заключению в тюрьму на десять лет».
После чего в этот же день 11 января 1919 года священник Михаил Платонов и епископ Герман были препровождены в губернскую тюрьму, а протоиерей Алексий Хитров освобожден.
Известно, что и в узилище Епископ Герман и священник Михаил Платонов продолжали совершать в общей камере богослужение. Покинуть застенки ЧК новомученикам было уже не суждено; тюремные камеры стали последними храмами, в которых им довелось предстоять перед Богом за себя и за тех, кто томился рядом с ними в узилище.
Во второй половине 1919 года Саратов оказался в непосредственной близости от театра военных действий Гражданской войны: 3 июля Кавказская армия генерала П. Н. Врангеля взяла Царицын, 6 октября Добровольческая армия под командованием генерала А. И. Деникина заняла Воронеж. На фоне непосредственной военной угрозы самому Саратову ГубЧК принимает решение об уничтожении «непримиримых врагов рабоче-крестьянской власти».
В заседании Саратовской Чрезвычайной комиссии 9 октября 1919 года было постановлено применить красный террор: «за антисоветскую агитацию и как непримиримые враги рабоче-крестьянской власти» к расстрелу были приговорены 13 человек, в том числе епископ Герман (с формулировкой «ярый черносотенец»), иерей Михаил Платонов (как член Союза Михаила Архангела, что не было поставлено ему в вину даже в Ревтрибунале) и протоиерей Андрей Шанский. Смертный приговор был приведен в исполнение практически сразу — в ночь с 9 на 10 октября 1919 года.
По преданию, когда узники узнали о готовящемся расстреле, священнослужители во главе с епископом Германом совершили в стенах саратовской тюрьмы отпевание самих себя и своих соузников-мирян.
Из уст в уста передавалось среди верующих саратовцев предание о мученической кончине епископа Германа и его сострадальцев: «Расстреляны они были ночью. Их привезли на кладбище, заставили вырыть для себя могилу — длинный ров, после чего спросили, не отрекутся ли они от Бога. Мученики отказались, и только попросили время помолиться. Как последнее желание смертников, им позволили. Они отпели себя, а во время пения в конце «Ныне отпущаеши…» Владыку Германа осиял свет и он поднялся над землей. Устрашенные расстрельщики стали поговаривать, что это не обычные люди, но, тем не менее, мученики были убиты. Их похоронили на месте расстрела, в ими самими вырытом рве».
Мы, вероятно, уже никогда не узнаем, насколько верно это предание описывает страшные события, происходившие в Саратове на окраине городского кладбища в далеком уже 1919 году. И, тем более, невозможно оценить достоверность сообщения о чудесах, сопровождавших их кончину. Но само это предание есть, несомненно, яркое свидетельство того глубокого почитания, которым церковный народ окружил имена и подвиг погибших клириков и мирян.
Свято-Серафимский храм, где служил священник Михаил Платонов, был возвращен Церкви 1 августа 1990 года, тщанием приснопамятного Высокопреосвященнейшего Пимена (Хмелевского), архиепископа Саратовского и Волгоградского (†1993). Сын священника Михаила протоиерей Василий Михайлович Платонов служил в послевоенный период до 1961 года в Духосошественском (ныне кафедральном) соборе г. Саратова и был надзирателем и преподавал в Саратовской духовной семинарии.
Прокуратура Саратовской области 13 сентября 1999 года по материалам уголовного дела арх. № 253/255 реабилитировала всех фигурантов публичного процесса над духовенством.
Определением Священного Синода Русской Православной Церкви 26 декабря 2006 года епископ Вольский Герман (Косолапов) и иже с ним пострадавший иерей Михаил Платонов были прославлены в лике святых новомучеников и исповедников Российских.
Тропарь святому священномученику Михаилу (общий), глас 3:
Церкве Русския столпе непоколебимый, / благочестия правило, / жития евангельскаго образе, / священномучениче Михаиле, / Христа ради пострадавый даже до крове, / Его же моли усердно, / яко Начальника и Совершителя спасения, / Русь Святую утвердити в Православии / до скончания века.
Кондак святому священномученику Михаилу (общий), глас 2:
Восхвалим, вернии, / изряднаго во священницех / и славнаго в мученицех Михаила, / Православия поборника и благочестия ревнителя, / земли Русския красное прозябение, / иже страданием Небесе достиже / и тамо тепле молит Христа Бога / спастися душам нашим.